В Библиотеку →

Детская психология и исследование неврозов

Часть первая

Истоки невроза всегда можно проследить вплоть до первого и второго года жизни. В этот период формируется отношение ребенка к своему окружению, и то, что в это время обращает на себя внимание как "невоспитанность" или "нервозность", затем под влиянием неправильного воспитания перерастает в невроз.

Когда хотят охарактеризовать отношения невротика и ребенка к окружению, то общим является несамостоятельность ребенка и невротика в жизни. И тот и другой не способны справляться с жизненными задачами настолько, чтобы не заручиться поддержкой других. Причем невротик нуждается в этом в гораздо большей степени, чем требуется по законам общества. Но если ребенку вполне естественную помощь оказывает семья, то у невротика эту функцию выполняет семья, врач и остальное окружение. То, что у ребенка является беспомощностью и слабостью, в неврозе оказывается средством "недуга", чтобы поставить соответствующих лиц перед сложными задачами и возложить на них большую работу или отказаться от них для достижения собственных привилегий.

Как было мною показано , эти же связи играют роль средств, которыми располагает личность, в детерминации характера и его становлении. На целевую установку и жизненные линии оказывают влияние распределение конституционально данных сил, их оценка ребенком, воздействия внешней среды. Но когда они оказываются сформированными, характер, равно как и влечения, полностью им соответствуют. Противоречивость же и разнообразие в средствах в данном случае нельзя принимать за принципиальные различия целенаправленной душевной жизни. Как бы ни отличались молоток и щипцы, забить гвоздь удается и тем и другим. Иногда можно обнаружить, что среди детей из одной семьи, предрасположенных к нервным заболеваниям, один борется за свое господствующее положение в доме, проявляя упрямство, а другой - послушание. Один пятилетний мальчик страдал нередко встречающимся явлением: он выбрасывал в окно все, чем ему удавалось завладеть. После того, как его достаточно сильно за это отлупили, у него возник страх, что он снова может что-нибудь выбросить. Благодаря обоим симптомам ему удалось привязать к себе родителей, заставить их заниматься собой, а не младшим ребенком, и подчинить их своей власти.

Один из моих пациентов до рождения младшего брата был очень избалованным ребенком. Его соперничество с ним долгое время шло по линиям упрямства и безразличия ко всему, и, чтобы привлечь к себе интерес родителей и вновь утвердиться, он пришел к энурезу и отказу от пищи. Но этим способом ему не удалось затмить своего младшего брата. Тогда он стал чрезвычайно милым, прилежным мальчиком, но чтобы постоянно находиться на первом месте, ему пришлось настолько обуздать свое поведение, что из этого развился тяжелый невроз навязчивых состояний.

Явно выраженный фетишизм этого пациента с легкостью выдает его главный операционный базис: аранжировку дискредитации женщины вследствие испытываемого перед ней страха. То, чего данный пациент пытается добиться от своих ближних приступами ярой агрессии - господствующего положения, его младший, некогда предпочтенный брат достиг гораздо легче благодаря своим любезным манерам; однако легкая степень заикания и у него тоже выдает линии упрямства, честолюбия и лежащей в их основе неуверенности в себе .

Таким образом, все процессы душевной жизни, в том числе невротическое желание, чувство и мышление, а также невротические и психотические отношения предстают перед нами в виде заранее подготовленной аранжировки, средства для победоносного овладения жизнью. Истоки же постоянно возвращают нас в самое раннее детство, в котором согласно конституциональным данным в рамках психических условий среды предпринимались первые пробные попытки добиться навязчивой цели достижения превосходства.

Чтобы стало понятным, в чем состоит аранжировка жизненной системы, следует показать, каким образом ребенок вступает в жизнь. Везде, где мы попытаемся установить появление сознания, мы обнаружим стадии, на которых ребенком уже накоплен опыт. Однако следует заметить, что такое накопление опыта возможно только тогда, когда ребенок уже имеет перед своими глазами цель. В противном случае вся жизнь представляла бы собой безразборное ощупывание, никакая оценка была бы невозможна и даже речи не могло быть о необходимой группировке событий, об усвоении авторитетных точек зрения, их упорядочивании и использовании. Если бы фиктивная мерка, то есть фиктивная цель отсутствовала, всякая оценка была бы утрачена. Из этого следует также, что тенденциозность проявляется не в восприятии человеком своего опыта, а в его формировании. А это означает, что он извлекает из него информацию о том, может ли этот опыт способствовать или препятствовать ему в достижении своих конечных целей, и если да, то каким образом. То, что действует и оказывается действенным в опыте и в переживаниях, - это целенаправленный жизненный план, ко-торый и придает нашим воспоминаниям подбадривающую или отпугивающую тональность. Или же является причиной того, что мы можем правильно их понять и оценить только тогда, когда обнаруживаем в них эту тональность.

Всякий раз, когда мы исследуем переживания и воспоминания - в жизни ребенка или анамнезе, само по себе явление нам еще совершенно ни о чем не говорит; само по себе оно неоднозначно, любое же предложенное толкование нуждается в доказательствах. А это значит, что то, что нас интересует, в самом феномене вовсе и не содержится, а находится, так сказать, впереди и позади него, и мы сумеем понять душевное явление только тогда, когда у нас будет интуитивное представление о жизненной линии индивида. Но жизненная линия определяется по меньшей мере двумя точками. И поэтому прежде всего следует попытаться связать эти две точки жизненной линии между собой. В результате создается представление о системе, которая расширяется или ограничивается за счет привлечения других переживаний.

То, как это делается, наиболее сопоставимо с написанием портрета, правда, не по правилам, а только по конечному результату. Нередко впечатление создается благодаря выразительной позе больного, как, например, в случае с одной моей пациенткой, страдавшей истерическими приступами, сопровождавшимися потерей сознания, параличом рук и полной слепотой. В ходе лечения оказалось, что она, для того чтобы гарантированно удержать своего мужа, помимо возникающих много раз в день приступов, проявляла чрезвычайно резкие признаки недоверия по отношению к любому человеку, особенно к врачам. Чтобы наглядно продемонстрировать пациентке эту защитную манеру поведения, я показал ей, что она стоит, никого не подпуская к себе, с вытянутыми вперед словно для защиты руками. Ее супруг, в присутствии которого происходило лечение, сообщил мне, что точно так же выглядели первые приступы, во время которых пациентка, как будто от кого-то защищаясь, неожиданно протягивала вперед руки. Первые приступы возникли у нее в тот период, когда она опасалась неверности мужа. Как стало известно из анамнеза, пациентка вела себя так, как в детстве, когда, оставленная на короткое время без присмотра, она едва не стала жертвой сексуального посягательства. Если вы свяжете эти два столь отдаленных явления, то получите впечатление, которое ни в одном из этих двух феноменов, взятых самих по себе, не содержится: пациентка боится остаться одна! Именно против этого выявленного переживания была направлена вся сила ее самого ценного и полезного опыта. Только теперь мы узнаем то, что раньше могли только предполагать: уже из своего детского переживания она извлекла для себя практический вывод: девушка всегда должна иметь кого-нибудь возле себя. В то время таким человеком ей представлялся только отец, причем тем больше, чем он, далекий от каких бы то ни было сексуальных отношений с ней, мог создать противовес матери, отдававшей очевидное предпочтение старшей сестре.

Из этих представлений, которые уже не раз излагались мною и моими сотрудниками, вытекает несостоятельность концепции, стремящейся объяснять процесс болезни исходя из переживаний пациента, как это делает французская школа, а за ней Фрейд и особенно Юнг, подчеркивавшие, что "пациент как бы страдает от реминисценций". Последующие модификации этой теории, которые уже более верно отражают актуальные конфликты и тем самым во многом приближаются к нашим взглядам, по-прежнему страдают от недостаточного понимания жизненной линии пациента. Ведь переживание и так называемый актуальный конфликт прочно связаны оказывающей на них влияние жизненной линией, а гипнотизирующая пациента цель явилась причиной того, что в одном случае возник опыт, а в другом - событие возвысилось до индивидуального переживания и конфликта.

Из этого вытекает, что в психологии и особенно в психологии ребенка никогда не следует делать выводы и объяснять, основываясь на отдельной детали, а всегда надо учитывать весь контекст.

Если мы хотим продвинуться дальше в индивидуально-психологическом объяснении описанного случая болезни, то понятого нами факта, что пациентка боится одиночества, снова будет недостаточно. Ведь этот психический феномен тоже является неоднозначным, а потому мало что нам говорит. Поэтому нам необходимо связать эти данные с другими.

Первые детские впечатления пациентки насыщены мыслями и чувствами по поводу своего соперничества с сестрой. В частности, на поверхности постоянно оказываются воспоминания о том, как сестру повсюду брали с собой, тогда как ее оставляли одну. Таким образом, и в детском воспоминании, указанном пациенткой в качестве самого раннего, мы видим одну и ту же постоянно повторяющуюся черту и тем самым еще более утверждается в том, что наше предположение о жизненной линии пациентки является верным. Но стал ли нам понятен благодаря этому еще один симптом пациентки - приступообразно возникающая головная боль, которая описывается ею как "ломящая"? И почему эта боль возникает всегда во время месячных?

Анамнестические данные пациентки свидетельствуют о том, что этот симптом появился вскоре после бурной сцены с матерью, которая поступила с ней несправедливо. Мать сильно дернула ее за волосы, и пациентка, у которой в то время как раз были менструации, в ярости бросилась в ледяную реку, протекавшую по их имению, надеясь таким образом заболеть или умереть. Такие же приступы ярости по отношению к другим, доходившие до пренебрежения собственной жизнью, она часто наблюдала у обоих своих старших братьев. Однако поступая так, как ее братья, она вместе с тем явно нарушала заповедь, имеющую для нее как для девушки безусловную силу закона: зимой во время месячных она бросается в ледяную воду! Ее ярость направлена против своей женской природы! И хотя своего образа действий пациентка не понимает и придерживается имеющихся в данный момент последовательностей причин и следствий, фактически она делает следующий вывод: мои братья бунтуют и являются хозяевами в доме; моя сестра пользуется благосклонностью и любовью матери; я девушка, к тому же младшая сестра, меня оставляют одну, только болезнь или смерть могут прекратить мое унижение! В этом настроении и в ее выводах настолько отчетливо выражено стремление к равноправию, что осознание этого было бы совершенно излишним. Достаточно результатов экспансии.

Правда, есть еще и другие основания, почему этот процесс остается в бессознательном. В осознании механизма нет надобности, и даже более того! Полное осознание процесса поставило бы под сомнение достижение желанного результата: было бы совершенно исключено, что эта девушка осталась бы цельной как личность, если бы она обнаружила то, что знаем про нее мы, то есть что главная предпосылка ее жизни и ее жизненного плана базируется на глубоко укоренившемся ощущении женской неполноценности! Чтобы вооружиться против такого разоблачения, пациентка из всех событий извлекает соответствующую мораль: чтобы сохранить свою значимость, она не должна оставаться одна! И когда она боится потерять свою значимость, влияние, власть по отношению к своему супругу, в действие вступает сформировавшийся тем временем орган защиты и нападения, наиболее важной частью которого, как нам известно, является невроз, доказывающий и силой добивающийся того, что по крайней мере внешне обеспечит ей прежнюю власть: она не должна оставаться одна!

Если таким образом мы продвинулись к центральной точке всего поведения, чувствования и мышления пациентки, если ее душевный портрет нам ясен, тогда сама собой становится понятной масса других черт и индивидуальных особенностей. Боязнь остаться одной должна ухватиться за близлежащее оружие - страх. Соответствующее исследование, разумеется, это подтверждает. Так, например, приступ страха регулярно возникает в том случае, если она сидит одна на заднем сиденье кареты, в то время как ее муж управляет каретой с козел. Этот симптомокомплекс является ответом на подчиненное положение, на исключение собственной воли и на отсутствие должного отклика. Наша пациентка успокаивалась только тогда, когда сама садилась на козлы. Выразительность этих внешних проявлений не нуждается в дальнейшем обсуждении, впрочем, они становятся еще более понятными, когда мы слышим, что приступы страха возникали также при каждом повороте дороги и при каждой встрече с другими транспортными средствами. Во всех этих случаях она, неопытная, мгновенно выхватывала по-водья у мужа, сведущего возницы. Если лошади бежали быстро, у нее также возникал страх. Как только муж это заметил, он ради забавы стал погонять лошадей еще сильнее. Ее оружие - страх - отказало! То, что произошло после этого, является важным и примечательным для понимания кажущегося излечения: чтобы муж не подгонял лошадей, приступа страха не возникло!

Понимание еще одного в высшей степени важного факта без труда вытекает из ответа на следующий, совершенно правомерный вопрос: почему в своем стремлении к равенству с мужем она не пришла к тому, чтобы самой управлять повозкой? Все ее прошлое дает нам весьма определенный ответ: она отнюдь не считала себя способной к такому равноправию, скорее, видела выход в том, чтобы использовать мужа как средство, как опору, как защитника, чтобы таким образом через него воз-выситься.

	консультация психолога