 |
|
|
||||||||||||||
|
|
|
|
|||||||||||||
|
|
|
||||||||||||||
|
Подобным же образом надо понимать и те изображения на монетах, где посередине находится обвитая змеей пальма, а по бокам ее - два камня (яички), или же посередине обвитый змеей камень, справа пальма и слева раковина (=женский половой орган). У Lajard'a имеется монета из Перги; на ней пергская Артемида представлена коническим фаллическим камнем, по обеим сторонам которого стоят мужчина (по-видимому, Мэн) и женская фигура (по-видимому, Артемида). На одном аттическом барельефе мы встречаем Мэна с так называемым копьем (скипетр, отличающийся основным фаллическим характером), а с боков его - Пана с булавой (фаллос) и женскую фигуру. Традиционное изображение распятия с Иоанном и Марией с двух сторон тесно примыкает к тому же кругу представлений, совершенно так же, как распятие с разбойниками. Из всего этого мы видим, как наряду с солнцем все снова и снова всплывает еще более первобытное сравнение либидо с фаллическим элементом. Стоит указать здесь еще на следы того же явления. Замещающий Митру дадофор Каутонат также изображается с петухом и кедровой шишкой. Но это - атрибуты фригийского бога Мэна, культ которого был широко распространен. Мэн изображался с pilcus'ом, кедровой шишкой и петухом, и притом в образе мальчика, совершенно так же, как и дадофоры ведь имели фигуру мальчиков. (Это последнее качество сближает их, как и Мэна, с кабирами.) Но Мэн стоит, далее в совсем близких отношениях к Аттису, сыну и возлюбленному Кибелы. В римскую императорскую эпоху Мэн и Аттис совершенно слились. Как мы уже выше отметили, Аттис точно так же держит pileus, как и Мэн, Митра и дадофоры. В качестве сына и возлюбленного своей матери он снова приводит нас к источнику этой боготворческой либидо, именно к кровосмешению с матерью. Кровосмесительство логически ведет к священнодействию кастрации в культе Аттиса-Кибелы, ибо и герой, доведенный до бешеного возбуждения своей матерью, сам себя оскопляет. Я должен отказаться от более глубокого рассмотрения здесь этой темы, так как на проблеме кровосмешения я остановлюсь лишь в конце. Достаточно будет указать здесь на то, что анализ этой символики либидо с различных сторон неизменно приводит нас назад к кровосмешению с матерью. Мы вправе поэтому предположить, что страстное томление возведенной на степень бога (вытесненной в бессознательное) либидо носит первоначально так называемый кровосмесительный по отношению к матери характер. Путем отказа от мужественности по отношению к своей первой возлюбленной, женственный элемент с могучей силой выдвигается на первый план,- отсюда и тот резко выраженный андрогинный характер у умирающих и воскресающих спасителей. Что герои эти всегда странники это представляет собою психологически всегда ясный символизм: странствование есть образ страстного томления, желания, не знающего покоя, не находящего нигде своего объекта, ибо оно ищет, само того не зная, утерянную мать. На основе странствования сравнение с солнцем становится легко понятным и под этим углом зрения,- поэтому-то герои и подобны всегда странствующему солнцу, из чего иные считают себя в праве сделать тот вывод, что миф о герое есть миф о солнце. Но мы думаем, что миф о герое есть миф нашего собственного страдающего бессознательного, которое испытывает неутоленное и лишь редко утолимое страстное томление по всем глубочайшим источникам своего собственного бытия, по чреву матери и в лице его по общности с бесконечной жизнью во всех несметных проявлениях бытия. Я должен уступить здесь слово великому учителю, который прозревал глубочайшие корни фаустовской тоски: Коснусь я тайн высоких и святых. Живут богини в сферах неземных, Без времени и места в них витая. О них с трудом я говорю. Пойми ж: То Матери! . . . . . Они вам незнакомы, Их называем сами не легко мы. Их вечное жилище - глубина. Нам нужно их - тут не моя вина. Где путь к ним? Нет пути к ним. Эти тайны Непостижимы и необычайны. Решился ль ты, скажи, готов ли ты? Не встретишь там запоров пред собою, Но весь объят ты будешь пустотою. Ты знаешь ли значенье пустоты? ............................................ Послушай же: моря переплывая, Ты видел бы хоть воду пред собой, Да то, как вал сменяется волной, Быть может смерть тебе приготовляя. Ты б видел даль лазоревых равнин, В струях которых плещется дельфин; Ты б видел звезды, неба свод широкий; Но там, в пространстве, в пропасти глубокой, Нет ничего: там шаг не слышен твой, Там нет опоры, почвы под тобой. .................................. Вот ключ. .................................... Ступай за ним, держи его сильнее И к Матерям иди ты с ним смелее. .......................................... Спустись же вниз! Сказать я мог бы: "взвейся Не все ль равно? Оставя мир земной, Ты в мир видений воспари душой И зрелищем невиданным упейся. Чуть облака столпятся пред тобой, Ты ключ возьми - и разгони их рой. ............................................ Пылающий треножник в глубине Ты, наконец, найдешь на самом дне. Там Матери! Одни из них стоят, Другие же блуждают иль сидят. Царит сознанье, созерцанье тут, Бессмертной мысли бесконечный труд И сонм творений в образах живых. Они лишь схемы видят; ты ж для них Незрим. Но ты отваги не теряй:. То страшный час! К треножнику ступай, Коснись ключом!
|
|
||||||||||||||