Обсуждение проблемы инстинкта было бы неполным вне связи с концепцией бессознательного, потому что именно инстинктивные процессы делают необходимой вспомогательную концепцию бессознательного. Я определяю бессознательное как совокупность всех психических явлений, не обладающих качеством сознания. Это содержимое психики уместно было бы назвать "подпороговым", исходя из допущения, что каждый элемент этого содержимого должен обладать определенным энергетическим значением для того, чтобы вообще стать осознанным. Чем меньше значение элемента сознательного содержимого, тем легче оно исчезает под порогом сознания. Отсюда следует, что бессознательное является вместилищем всех утраченных воспоминаний и всех элементов содержимого психики, которые еще слишком слабы, чтобы стать осознанными. Эти элементы являются продуктами бессознательной ассоциативной деятельности, которая также порождает сновидения. К ним следует добавить все более или менее намеренно подавленные мучительные мысли и чувства. Я называю сумму всех этих элементов "личностным бессознательным". Но кроме и сверх этого мы можем обнаружить среди бессознательных качеств такие, которые не приобретаются индивидуально, а наследуются, то есть инстинкты как импульсы к осуществлению необходимых действий без осознанной мотивации. В этом, "более глубоком" слое мы также обнаружим априорные врожденные формы "интуиции", а именно архетипы (Это первый случай, когда Юнг употребляет термин "архетип" (Archetypus). Ранее в своих работах он рассматривал то же понятие, используя термин "первообраз" (Urbild), который позаимствовал у Бюркхадта восприятия и понимания, являющиеся априорными детерминантами всех психических процессов. Если инстинкты вынуждают человека вести характерный для людей образ жизни, то архетипы ограничивают возможные способы его восприятия и понимания специфически человеческими рамками. Инстинкты и архетипы, вместе взятые, образуют "коллективное бессознательное". Я называю его "коллективным", потому что в отличие от личностного бессознательного оно состоит не из индивидуальных, более или менее уникальных, элементов, а из элементов универсальных и регулярно возникающих. Инстинкт в своей основе является коллективным, то есть универсально и регулярно возникающим явлением, не имеющим ничего общего с индивидуальностью. В этом качестве архетипы сходны с инстинктами и являются, как и они, коллективным феноменом. На мой взгляд, вопрос об инстинктах нельзя рассматривать с психологической точки зрения без привязки к архетипам, потому что по сути они определяют друг друга. Тем не менее, рассмотрение этой проблемы представляется исключительно трудным из-за чрезвычайного разнообразия мнений относительно роли инстинкта в человеческой психологии. Так, Уильям Джеймс придерживается мнения, что человек переполнен инстинктами, тогда как другие исследователи сводят их к весьма малому числу процессов, едва отличимых от рефлексов, а именно: к некоторым движениям, характерным для младенца, особенным реакциям его конечностей, гортани, применению правой руки и образованию многосложных звуков. По-моему, это ограничение заходит слишком далеко, хотя оно и весьма характерно для человеческой психологии в целом. Прежде всего, мы всегда должны помнить, что при рассмотрении человеческих инстинктов мы рассуждаем о самих себе и, следовательно, судим заведомо предвзято. Нам гораздо удобнее наблюдать инстинкты у животных или дикарей, чем у самих себя. Это объясняется тем, что мы привыкли тщательно рассматривать свои собственные действия и находить им рациональное объяснение. Но это ни в коей мере не означает, что наши объяснения будут безукоризненными, на самом деле это весьма маловероятно. Нет необходимости в сверхчеловеческом интеллекте, чтобы увидеть сквозь мелководье нашего рационализирования реальный мотив инстинкт, стоящий за ним. В результате этого искусственного рационалиэирования нам может показаться, что нами управляют не инстинкты, а сознательные мотивы. Естественно, я не намерен утверждать, что в результате тщательной тренировки человек не добился частичных успехов в превращении своих инстинктов в волевые действия. Инстинкт был приручен, но базисные побуждения еще остаются инстинктивными. Несомненно, мы преуспели в заворачивании целого ряда инстинктов в обертку рациональных объяснений настолько, что можем и не признать первоначальный мотив под многочисленными покровами. При таком подходе кажется, будто у нас практически не осталось никаких инстинктов. Но если применить критерий Риверса о неадекватной реакции типа "все или ничего" к человеческому поведению, мы обнаружим множество случаев возникновения неадекватной реакции. Преувеличение является в действительности универсальной человеческой особенностью, хотя каждый заботливо стремится объяснить свои реакции исходя из рациональных побуждений. Подобной аргументации всегда бывает в избытке, но факт преувеличения остается. Чем же объяснить, что человек делает или говорит, дает или берет не ровно столько, сколько необходимо, разумно или оправдано ситуацией, а зачастую намного больше или меньше? Как раз тем, что в нем запущен бессознательный процесс, идущий своим чередом без помощи разума и потому-то превышающий меру рациональной мотивации, то не доходящий до нес. Это явление настолько единообразно и устойчиво, что мы можем считать его лишь инстинктивным, хотя никому в этой ситуации не понравится признать инстинктивность своего поведения. Поэтому я склонен считать, что человеческое поведение подвержено влиянию инстинкта в гораздо большей степени, чем обычно считается, и что нам свойственно слишком часто заблуждаться в этом отношении в результате опять-таки инстинктивного преувеличения нашего рационализма. Инстинкты это типичные виды действий, и как только мы сталкиваемся с единообразными и регулярно возникающими видами действия и реакции, мы имеем дело с инстинктом, независимо от того, связан он с сознательным мотивом или нет. Если мы интересуемся, много или мало у человека инстинктов, можно также поднять еще не рассматривавшийся вопрос о том, много или мало у человека первоначальных форм или архетипов психической реакции. Здесь мы сталкиваемся с той же трудностью, о которой я уже упоминал: мы настолько привыкли оперировать общепринятыми и самоочевидными понятиями, что мы даже не осознаем, в какой степени они основаны на архетипических формах восприятия. Подобно инстинктам, первообразы были еле различимы из-за чрезмерной дифференциации нашего мышления. Подобно тому, как некоторые биологические теории приписывают человеку небольшое число инстинктов, так и теория познания сводит архетипы к немногочисленным и логически ограниченным категориям понимания. Платон, однако, отводит исключительно высокое значение архетипам как метафизическим идеям, "парадигмам" или моделям, тогда как реальные вещи у него являются лишь копиями этих идей-моделей.
|