В Библиотеку →

Под душевными болезнями я разумею все те, которые за последние десятилетия соединяются под неясной, подающей повод ко многим недоразумениям рубрикой раннего слабоумия (dementia praecox); другими словами, все те галлюцинаторные, кататонические и параноидные состояния, которые не суть частичные явления известных органических процессов разрушения, подобно прогрессивному параличу, старческому слабоумию, эпилепсии и хронической или острой интоксикации или же маниакально-депрессивному психозу. Как известно, и в этой обширной и еще весьма темной области анатомически установлены некоторые дегенеративные процессы мозга. Но эти процессы не встречаются постоянно, и клинические симптомы не могут быть объяснены ими. Кроме того, в симптоматологии этих душевных расстройств мы находим чрезвычайно ясно выраженное различие между ними и расстройствами собственно органическими. Уже по одной этой причине нельзя не признать совершенно особого положения, занимаемого ими. Нет никакого основания причислять старческое слабоумие, прогрессивный паралич и раннее слабоумие к одному и тому же разряду. Нахождение встречаемых подчас органических изменений еще не позволяет считать все болезни, входящие в эту обширную группу, одной и той же органический болезнью. Положим, я допускаю, что обитатели домов для умалишенных в глазах психиатра имеют столько общих черт дегенерации, что легко понять, откуда произошло название "раннее слабоумие". Эти материалы, находимые в домах для умалишенных, подтверждают предвзятую материалистическую врачебную точку зрения. Перед врачом оказывается богатый выбор худших случаев этой группы болезней, и поэтому вполне понятно, что именно признаки отупения и разрушения бросаются ему по преимуществу в глаза. По той же причине психиатр всегда смотрит на истерию гораздо более мрачно нежели практикующий врач. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть описание истерии в каком-либо учебнике психиатрии. Ибо лишь наиболее тяжелые случаи истерии попадают под наблюдение психиатра. Все же другие несравненно более легкие и многочисленные случаи остаются в ведении домашнего врача и духовника, а до психиатра не доходят. То же самое бывает и в случаях раннего слабоумия. Легкие формы этой болезни встречаются весьма часто; они несравненно многочисленнее собственно душевных болезней; такие больные никогда не попадают в дома для умалишенных, а сходят под удобным диагнозом неврастении или психастении. Практикующий врач в редчайших случаях признает, что его больной страдает более легкой формой страшного раннего слабоумия с его пагубным прогнозом, так же как он ни в каком случае не будет смотреть на свою племянницу-истеричку как на симулянтку-лгунью или другого рода дегенератку, а лишь сочтет ее несколько нервной.

Что же касается очевидных деструктивных и дегенеративных черт раннего слабоумия, то необходимо указать на то, что наихудшие кататонические состояния (наиболее тяжелые состояния так называемого отупения) почти без исключения суть продукты домов для умалишенных, другими словами, эти состояния бывают вызваны влиянием психической обстановки, а отнюдь не всегда каким-либо дегенеративным процессом в мозгу, не зависящим от внешних условий. Известно, что большинство типично отупевших кататоников находится в переполненных и плохо руководимых психиатрических больницах. Известно также, что перемещение в беспокойное или в каком-нибудь другом отношении невыгодное отделение в очень многих случаях имеет на больного пагубное влияние, так же как принудительные меры и вынужденная бездеятельность. Все те психологические обстоятельства, которые и нормального человека могли бы погрузить в тяжелое психическое состояние, ухудшают состояние больного. Правильное понимание этого побудило врачей современных психиатрических больниц всячески стремиться изменить присущий им ранее облик тюрем предварительного заключения и арестных домов в облик санаториев или просто больниц. Всем их отделениям стараются придать приветливую внешность, по возможности избегают насильно применять терапевтические меры. Стеснение больных в передвижении также насколько возможно отменяется. Все это способствует тому, чтобы и нормальный человек мог получить благоприятное впечатление. Цветы и гардины на окнах и на нормального человека действуют психически так, что ему становится сразу же уютнее. Положительно доказано, что в заведениях, сумевших осуществить эти принципы, уже не наблюдается зрелища массы тяжко отупевших, безучастно сидящих рядышком больных. Почему? - Потому что больной реагирует на психологические условия окружающей его обстановки совершенно так же, как нормальный человек. Развитие старческого слабоумия, прогрессивного паралича или эпилепсии продолжается неуклонно, не поддаваясь влиянию того, находятся ли больные вместе с другими подобными им или нет. Течение этих болезней совершенно подобно течению болезней телесных. Что же касается раннего слабоумия, то оно часто весьма улучшается или ухудшается в зависимости от психологических условий. Этот факт хорошо известен каждому современному психиатру; он, во всяком случае, дает право не определять односторонне раннее слабоумие как исключительно органическую болезнь, а признать, что она в значительной степени зависит от психических влияний.

Примем также во внимание и те слишком редко наблюдаемые случаи, когда болезнь регулярно возобновляется при определенных условиях. В одном известном мне случае, например, кататоническое состояние дважды повторялось, всякий раз, как только больной возвращался в тот город, где он в годы студенчества пережил любовь, которую был не в состоянии забыть. Впоследствии он избегал этот город, чтобы избавиться от воспоминаний о своей любви. Но так как в этом городе у него были родственники, то ему пришлось в течение шести лет два раза посетить его. Оба раза вследствие разбуженных воспоминаний он впадал в кататоническое состояние возбуждения, вследствие чего был помещен в больницу. Это довольно известный ученый, никогда не страдавший другими кататоническими явлениями.

Нередко болезнь проявляется тогда, когда предстоит помолвка, женитьба или иное сходное значительное эмоциональное событие. Течение болезни также в сильной степени зависит от психологических условий. Так, я однажды наблюдал женщину, поссорившуюся с соседкой из-за какого-то пустяка. Она всегда была раздражительна и вспыльчива; поддавшись гневу, она оскорбила соседку действием. Последняя в ответ обозвала ее "сумасшедшей"; на это больная пришла в еще большую ярость и закричала: "Если вы называете меня сумасшедшей, то увидите, что значит быть сумасшедшей!" - и бросилась на свою противницу. Так как скандал этот разыгрался на улице, то явилась полиция и увела неистовую скандалистку в клинику. Там возбуждение ее продолжалось какое-то время. Но на другой день при врачебном осмотре она была уже довольно спокойна и энергично выражала желание быть выписанной из клиники, ибо она не сумасшедшая и не должна оставаться среди сумасшедших. Врачи, однако, нашли, что немедленно ее отпустить еще нельзя. Но когда ее снова привели в отделение, она не хотела подчиняться, а открыто возмутилась и вознамерилась уйти силой. Она выражала страх, что ее могут задержать и надолго лишить свободы. Из-за ее возбуждения ее пришлось перевести в отделение беспокойных. Едва очутившись в этом отделении, она начала буйствовать и кричать, что ее хотят довести до сумасшествия и запереть вместе с сумасшедшими; этому она не хочет подчиниться. "Если вы хотите довести меня до сумасшествия, то еще увидите, что значит быть сумасшедшей", - кричала она. Непосредственно вслед за этим она впала в состояние кататонической сонливости с сильным бредом и припадками буйства; это продолжалось около двух месяцев.

По моему мнению, ее кататония была не чем иным, как патологически увеличенной эмоцией, проявившейся вследствие водворения в клинику, т. е. психическим шоком, вызванный лишением свободы. Во время острой стадии ее болезни она вела себя именно так, как может вести себя сумасшедший с точки зрения простого обывателя. И больная в совершенстве продемонстрировала это "сумасшествие". Определенно, это не была истерия, поскольку полностью отсутствовал эмоциональный раппорт.

В подобном случае смешно говорить о первичном органическом процессе. Тут все дело в инстинктивной реакции, возникающей при лишении свободы. Точно такие же сильные патологические реакции нередко наблюдаются у лишенных свободы животных. Несмотря на очевидность психогенной его причины, этот случай представляет собой классический пример состояния кататонического возбуждения с типичными гебефренными безумными идеями и галлюцинациями. Он ни в каком отношении не отличается от заболевания, возникшего дома, будто бы без всякой психогенной причины, которое поэтому было бы сочтено обыкновенным первичным мозговым процессом. Больная до того никогда не впадала в подобное состояние. Правда, у нее бывали припадки патологического гнева; она была чрезвычайно раздражительна и неуравновешенна, но вспышки эти обычно стихали через короткое время; настоящая же кататония обнаружилась лишь в клинике.

Приведу еще один пример: больной - молодой школьный учитель; постепенно он перестал как следует работать и стал привлекать к себе внимание всякими странностями. Его поместили в клинику для наблюдения за умственным его состоянием. Сначала он был спокоен и доступен, предполагая, что его через короткий срок выпустят, так как он душевно не болен. Он находился в отделении для спокойных больных. Но когда ему пришлось убедиться, что его задержали на несколько недель, он стал возмущаться и сказал врачу: "Если вы хотите посадить меня здесь как сумасшедшего, то я покажу вам, что значит быть сумасшедшим". Непосредственно вслед за этим он впал в состояние тяжкого возбуждения с галлюцинациями и безумными идеями, которое продолжалось довольно долго.

Но особенно наглядным является следующий случай: молодой человек долгое время находился в клинике, куда был помещен с диагнозом "моральное безумие" (moral insanity). С ранних лет он был лентяем и лжецом. Правда, вскоре выяснилось, что он не выказывает никаких обычных нравственных дефектов; его случай был много сложнее: предполагалось раннее слабоумие. Специфических симптомов, однако, не оказывалось, исключая глубокое нравственное равнодушие. Поведение его было неприятным, раздражающим. Он был интриганом, подчас выказывал грубость, а в гневе прибегал к насилию. Поэтому в отделении для спокойных больных его находили несколько неудобным гостем. Но я все же старался удержать его в этом отделении, несмотря на частые жалобы его сожителей. Однажды, во время моего отсутствия, его поведение принудило моего заместителя перевести его в отделение для беспокойных. Там его возбуждение усилилось до такой степени, что пришлось прибегнуть к наркотическому средству. Сразу начались галлюцинации и безумные идеи, не прекращавшиеся в течение нескольких недель. До этого ни галлюцинаций, ни безумных идей у него никогда не бывало. Появление их психически было вызвано его перемещением в неблагоприятную среду. Как известно, нередко встречается и обратный случай, а именно, благоприятное воздействие перемещения в нормальную обстановку.

Если бы сущность раннего слабоумия исключительно состояла в органическом деструктивном процессе, поведение больных этим заболеванием было бы подобно поведению больных, страдающих болезнью мозга. Состояние параличных, например, не улучшается и не ухудшается при изменении окружающих их условий. И в плохо поставленных заведениях органические душевные расстройства не ухудшаются сравнительно с расстройствами больных, находящихся в правильно поставленных заведениях. Лишь раннее слабоумие принимает гораздо более тяжкое течение при неблагоприятных психологических условиях.

Поскольку очевидно, что психологический фактор играет решающую роль в течении раннего слабоумия, то нет ничего необычного в том, что первый приступ может быть вызван психологической причиной. Известно, что раннее слабоумие нередко обнаруживается в психологически значительную минуту, или когда разыгрывается какой-либо психический конфликт, или вследствие психического шока. Психиатр, положим, возразит, что подобные причины суть лишь повод для проявления скрытого, давно уже существовавшего болезненного процесса. Будь подобные психические причины действительными причинами (causae efficientes), то они действовали бы патогенно при всевозможных условиях и у всех субъектов. Но так как этого, очевидно, нет, то эти психические причины суть лишь повод, главное же значение нужно приписать органическому болезненному процессу. Подобное рассуждение, без сомнения, односторонне материалистично. Современная медицина уже не допускает одной и только одной причины болезни; туберкулез, например, давно уже не приписывается исключительно инфекции специфическим микробом: возникновение его объясняют теперь совокупностью многих причин; благодаря этому устарелое чисто каузальное мышление уступило место мышлению кондиционалистическому. Согласно последнему объяснение заключается всегда в приведении условий, от которых объясняемое находится в функциональной зависимости. Несомненно лишь, что при отсутствии известного органического предрасположения никакая психическая причина не в состоянии вызвать настоящей душевной болезни. Но резко выраженная предрасположенность может существовать и не переходя в душевное расстройство, покуда возможно избегать тяжких психических конфликтов и аффективных потрясений. Положим, справедливо, что именно аномальное предрасположение с известной неизбежностью приводит к психическим конфликтам, и, благодаря этому, (в своего рода порочном круге - circulus vitiosus), вызывает душевное заболевание. В таких случаях с внешней стороны кажется, что лишь дегенеративное расположение мозга постепенно приводит к разрушительному процессу. Но я утверждаю, что в громадном большинстве случаев раннего слабоумия субъект вследствие прирожденного или, реже, благоприобретенного аномального расположения вовлекается в психологические конфликты, по существу своему еще отнюдь не патологические, а общечеловеческие. Конфликты эти вследствие особой своей интенсивности являются несоразмерными с остальными душевными способностями, и поэтому их нельзя побороть обычным человеческим способом, т. е. ни развлечением, ни разумным самообладанием. Эта невозможность разрешить конфликт и вызывает действительную болезнь. Когда данный субъект почувствует, что никто не в состоянии ему помочь и что сам он также не в силах справиться с внутренними затруднениями, его охватывает паника, приводящая к хаосу душевного расстройства. Этот процесс протекает обыкновенно в период инкубации и поэтому редко попадает под наблюдение психиатра, ибо никому из окружающих еще не может прийти мысль обратиться к врачу-специалисту. Подобные случаи нередки в практике врачей по нервным болезням. Если удается психологически разрешить данный конфликт, то психоз может быть устранен.

Положим, можно возразить, что нельзя доказать, будто в подобном случае действительно разыгралась бы душевная болезнь, если бы конфликт остался неразрешенным. Само собою разумеется, я не могу привести доказательства, которое убедило бы моих противников. Действительным доказательством явился бы лишь тот случай, когда у страдающего ранним слабоумием, установленным диагностически, т. е. со специфическими симптомами, результат терапевтического воздействия был бы непосредственно наблюдаем. Но и подобное доказательство может быть устранено возражением, что кажущееся выздоровление есть лишь отсрочка заболевания - ремиссия, - которая и так должна была бы наступить. Поэтому скрепить подобное доказательство достаточно убедительным образом почти невозможно, не говоря уже о том, что душевные болезни большею частью совершенно не поддаются нашим терапевтическим мерам.

В настоящее время еще рано говорить о возможности психотерапевтического вмешательства при известных психозах. Мое мнение насчет этого далеко не оптимистично. Я считаю, что исследование роли и значения психического фактора в качестве фактора этиологического обещает открыть более широкие горизонты. Большая часть психозов, которые были мною подвергнуты исследованию для определения их этиологической подкладки, имеют чрезвычайно сложную структуру, так что мне невозможно обозреть их в пределах этой работы. Иногда лишь встречаются простые случаи, возникновение которых нетрудно изложить. Так, я припоминаю случай молодой крестьянской девушки, внезапно заболевшей признаками душевного расстройства. Перед консультацией ее врач передал мне, что она всегда была очень тихой и лишь недавно стала проявлять болезненные симптомы. Она рассказала ему, что однажды ночью внезапно услыхала голос Бога. Она долго разговаривала с Богом, и Христос также ей внезапно явился. При посещении я нашел больную спокойной и совершенно безучастной. Она целый день стояла у печки, покачивалась в разные стороны и почти ни с кем не говорила. Встреча со мною не вызвала в ней никакой реакции, точно она каждый день меня видела. Глаза ее глядели пусто и тупо. Равнодушным тоном, точно дело шло о совершенно обыденных событиях, она подтвердила, что слышала голос Бога и видела Христа. Я попросил ее рассказать подробности; на это она снова ответила без всякого аффекта, что вела с Богом продолжительные разговоры. О содержании этих разговоров она будто бы ничего не помнила. Христос обладал наружностью обыкновенного человека, глаза его были голубые. Он также говорил с нею, но она уже не помнила, что он ей сказал. На это я заметил, что можно лишь пожалеть, что она так легко забывает содержание разговоров с такими важными лицами. Не записала ли она чего либо из этих разговоров? - В ответ на это больная вытащила календарный листок, на котором, по ее словам, она что-то записала. Но на нем оказался лишь крестик, которым она отметила то число, когда в первый раз услышала голос Бога; более она ничего не могла вспомнить. Бог говорил с нею о мире и о том, что произойдет в будущем. Все это она рассказывала отрывистыми фразами, часто ни к кому не обращаясь; голос ее постоянно оставался совершенно равнодушным. Она интеллигентна, подготовлена к педагогической деятельности, но не интеллектуальных, ни аффективных реакций ее религиозные переживания в ней не вызывают.

	консультация психолога