В Библиотеку →

Увы, хорошо известно, что неврозы навязчивости, вследствие свойственных им мелочной щепетильности и обрядовой педантичности, не только имеют внешнюю видимость моральной проблемы, но действительно до краев наполнены нечеловеческими безобразиями и жестоким злом, против объединения с которыми в одно целое и вступает в отчаянную борьбу в остальном тонко организованная личность. Это объясняет, почему гак много дел приходится выполнять в церемониально "корректном" стиле, как если бы нужно было противодействовать злу, притаившемуся в тени. После этого сновидения начался невроз, существенная черта которого состояла в том, что пациенту, употребляя его выражения, нужно было поддерживать себя в "подвешенном" или "неоскверненном" состоянии чистоты. Ради этой цели он либо обрубал, либо лишал "действительности" все отношения с миром и со всем тем, что напоминало ему о бренности человеческого существования, добиваясь этого при помощи безумных формальностей, скрупулезных очистительных обрядов и заботливого соблюдения, бесчисленных правил и предписаний невероятной сложности. Еще до того, как у пациента появились какие-то подозрения об ожидавшем его адском существовании, сновидение показало ему, что если бы он захотел снова опуститься на землю, ему пришлось бы заключить договор с дьяволом.

В другом месте я описал сновидение, иллюстрирующее компенсацию религиозной проблемы у одного молодого студента теологии ("Archetypes of the Collective Unconscious". Он запутался во всякого рода разногласиях в толковании вероучения, что нередко случается с современными людьми. И вот во сне он оказался учеником "белого мага", одетого, однако, во все черное. Тот поучал его до какого-то момента, а затем сказал, что теперь им нужен "черный маг". Тут появился "черный маг", одетый, впрочем, во все белое, и заявил, что нашел ключи от рая, но нужна мудрость "белого мага", чтобы понять, как ими пользоваться. Это сновидение явно содержит в себе проблему противоположностей, которая, как известно, нашла в даосизме решение, весьма отличное от взглядов, превалирующих в западной культуре. Используемые сновидением фигуры представляют собой безличные коллективные образы, соответствующие природе безличной религиозной проблемы. В противоположность христианскому взгляду сновидение подчеркивает относительность добра и зла в том смысле, который сразу вызывает в памяти даосский символ Инь и Ян.

Из подобных компенсаций не следует непременно заключать, будто стоит только сознательному уму углубиться в универсальные проблемы, как бессознательное поспешит произвести соразмерные широкомасштабные компенсации. Есть еще то, что можно было бы назвать законным и незаконным интересом к безличным проблемам. Такого рода экскурсы законны лишь тогда, когда они возникают из глубочайших и подлинных потребностей индивидуума; незаконны же они в том случае, когда представляют собой либо чисто интеллектуальное любопытство, либо бегство от неприятной действительности. В последнем случае бессознательное производит "слишком человеческие" и чисто личные компенсации, цель которых очевидна вернуть сознательный ум к обыденной реальности. Людям, незаконно отправляющимся в погоню за бесконечным, часто снятся смехотворно банальные сны, имеющие целью охладить их пыл. Таким образом, из характера компенсации мы сразу можем сделать выводы относительно серьезности и правомерности сознательных устремлений.

Конечно, есть немало людей, которые не отваживаются признать, что бессознательное могло бы иметь "великие" идеи. Они будут возражать: "Неужели вы действительно думаете, будто бессознательное способно предложить что-то подобное конструктивной критике, являющейся достоянием нашего западного образа мысли?" Конечно, если подходить к проблеме интеллектуально и навязывать бессознательному рациональные интенции, предмет дискуссии лишается всякого смысла. Никогда не нужно стремиться навязать нашу сознательную психологию бессознательному. Его ментальность инстинктивная; оно не располагает дифференцированными функциями и не "мыслит" в том смысле, какой мы вкладываем в понятие "мышления". Бессознательное просто создает образ, который есть реакция и ответ на сознательную ситуацию. Этот образ содержит в себе столько же мысли, сколько и чувства, и, пожалуй, является всем чем угодно, только не продуктом рационалистического обдумывания. Такой oбpаз было бы лучше охарактеризовать как прозорливое видение художника. Мы склонны забывать, что проблема, похожая на ту, что легла в основу упомянутого последним сновидения, даже для сознательною ума сновидца выступает не как интеллектуальная, а как глубоко эмоциональная проблема. Для высоко-нравственного человека этическая проблема это жгучий вопрос. уходящий корнями как в глубочайшие инстинктивные процессы, так и в его самые идеалистические стремления. Для нею эта проблема катастрофически реальна. Поэтому неудивительно, что и ответ вырастает из глубин его натуры. То обстоятельство, что каждый. думает, будто его психология есть мера всех вещей, и если, к тому же, уродившись глупым, кто-то сочтет такую вот проблему незаслуживающей его внимания, нимало не должно беспокоить психолога, ибо он обязан относиться к вещам объективно, воспринимая их таковыми, какие они есть, а не искажать их в пользу своих субъективных предположений. Более одаренные и восприимчивые натуры могут законно оказаться захваченными безличной проблемой, и в той степени, в какой это происходит, их бессознательное способно ответить им в том же стиле. И так же как сознательный ум может задать вопрос: "Почему существует этот ужасный конфликт между добром и злом?", так и бессознательное может ответить: "Приглядись, внимательнее! Одно нуждается в другом. Самое лучшее, именно потому что оно самое лучшее, несет в себе зародыш зла, и нет ничего настолько плохого, чтобы из него не могло вырасти ничего хорошего".

Тогда сновидцу могло бы прийти в голову, что этот якобы неразрешимый конфликт, возможно, всего лишь предубеждение, настрой ума, обусловленный временем и местом. Сложный с виду образ сновидение может и легко раскрывать свой простой, инстинктивный здравый смысл, крошечный зародыш рациональной идеи, до которой более зрелый ум мог бы с таким же успехом додуматься сознательно. Во всяком случае китайская философия додумалась до нее много веков назад. Единственно подходящая для этой цели пластичная форма мысли является прерогативой того первобытного, природного духа, который жив и в нас, но только затемнен односторонним сознательным раз-витием. Когда мы рассматриваем бессознательные компенсации под этим углом зрения, нас но праву можно упрекнуть в том, что мы судим о бессознательном с заведомо сознательной позиции. И действительно, выстраивая эти рассуждения, я всегда исходил из того взгляда, что бессознательное просто реагирует на сознательные содержания, хотя и весьма знаменательно, но все же не по своей инициативе. Однако, я далек от намерения создать впечатление, будто бессознательное во всех случаях исключительно реактивно. Напротив, есть множество свидетельств, которые вроде бы доказывают, что бессознательное действует не только стихийно, но действительно может брать на себя инициативу. Просто не счесть случаев, когда люди застревали во вздорящей по пустякам бессознательности, только чтобы стать наконец невротиками. Благодаря такому неврозу, изобретенному бессознательным, они вытряхиваются из своей апатии, и это происходит несмотря на их собственную лень и часто отчаянное сопротивление.

Все же, по-моему, было бы неверно думать, что в таких случаях бессознательное действует но преднамеренному и согласованному плану, стремясь реализовать определенные цели. Я ничего не обнаружил для поддержки этого предположения. Движущей силой насколько мы вообще способны ее постичь здесь, по-видимому, выступает одно лишь побуждение к самоосуществлению. Если бы это было делом некоторого общего телеологического плана, тогда все, кто обладает Избытком бессознательности, в обязательном порядке продвигались бы к более высокому уровню сознательности под действием неодолимого побуждения. Но это не совсем так. Широкие слои населения, несмотря на их печально известную бессознательность, никогда даже не приближаются к неврозу. Те немногие, кто наказан такой судьбой, и есть, собственно, "высшие" люди, по разным причинам слишком долго остававшиеся на примитивном уровне. Их натура не выносит долгого пребывания в том состоянии, которое является для них неестественным оцепенением. В результате узости своей сознательной перспективы и ограниченности своего существования они сберегают энергию, которая постепенно накапливается в бессознательном и, наконец, прорывается и форме более или менее острого невроза. Этот простой механизм вовсе не обязательно таит в себе какой-то "план". Вполне понятного побуждения к самоосуществлению было бы достаточно для совершенно удовлетворительного объяснения его действия. Кроме того, здесь можно, по-видимому, говорить о задержке созревания личности.

Поскольку скорее всего нам еще очень далеко до заветной вершины абсолютной сознательности, то, вероятно, каждый из нас способен к расширению сознания, и соответственно можно допустить, что бессознательные процессы постоянно снабжают нас содержаниями, которые при условии их сознательною усвоения, способствуют расширению диапазона сознания. Рассматриваемое в этом отношении, бессознательное выглядит как поле опыта неограниченной протяженности. Если бы оно было просто реактивным по отношению к сознательному уму, его вполне можно было бы назвать психическим зеркальным миром. В таком случае, действительный источник всех содержаний и всякой активности находился бы в сознательной психике, а в бессознательном не было бы абсолютно ничего, кроме искаженных зеркальных отражений содержаний сознания. Творческий процесс был бы замкнут в сознательном уме, и все новое было бы не чем иным, как сознательным изобретением или умением. Эмпирические факты опровергают это. Любой творческий человек знает, что спонтанность составляет самое существо творческой мысли. Поскольку бессознательное это не реактивное зеркальное отражение, а самостоятельная продуктивная активность, его сфера опыта образует автономный мир, о котором мы можем только сказать, что он воздействует на нас, как и мы на него, то же самое. что мы можем сказать о нашем познании внешнего мира. И так же как материальные объекты выступают составляющими элементами этого мира, так психические факторы составляют объекты того, другого мира.

Идея объективности психического отнюдь не новое открытие. Фактически, она относится к самым ранним и всеобщим приобретениям человечества: ведь это не что иное, как убежденность в реальном существовании мира духов. Мир духов, безусловно, не был изобретением в том смысле, в каком добывание огня трением было таковым; уверенность в существовании мира духов в гораздо большей степени является результатом опыта, сознательного принятия действительности, ни в чем не отличающегося от сознательного принятия материального мира. Я сомневаюсь, чтобы вообще существовали такие примитивные народы, которые не были бы знакомы с магическим воздействием или магическим веществом. ("Магический" просто другое слово для обозначения "психического".) Вероятно, столь же очевидно, что практически все примитивные народы признают существование духов (В случаях сообщения обратного, нужно всегда помнить: боязнь духов иногда так велика, что люди фактически будут отрицать существование каких-либо духов из страха перед ними. Я сам столкнулся с этим среди племен, обитающих на горе Элгон.). "Дух" это психический факт. Так же как мы отличаем нашу собственную телесность от других, "не наших" тел, так и примитивы, если они вообще имеют какое-либо понятие о "душах" проводят различие между их собственными душами и духами, причем последние воспринимаются ими как чужие и "находящиеся где-то там". Духи объекты внешней перцепции, тогда как собственная душа (или одна из душ там. где допускается их множественность) хотя и считается по существу состоящей с родстве с духами, обычно не является объектом так называемого чувственного восприятия (sensible perception). После смерти душа (или одна из многих душ) становится духом, который продолжает жить вместо умершего человека, часто демонстрируя заметное ухудшение характера, что отчасти противоречит идее личного бессмертия. Батаки с острова Суматры доходят до утверждения, будто люди, бывшие добрыми в этой жизни, после смерти превращаются в злых и опасных духов. Почти все, что примитивы говорят о тех выходках, которые духи проделывают над живыми, равно как и их общее представление о внешности reveants (Привидений (фр.)), до последней детали соответствуют феноменам, установленным в ходе спиритических сеансов (spiritualistic experience). И так же как сообщения из "загробного мира" могут, вероятно, рассматриваться в качестве активности "отломленных" кусков души, так эти первобытные духи могут пониматься как проявления бессознательных комплексов. Важное значение, придаваемое современной психологией "родительскому комплексу", объясняется прямым продолжением опыта первобытного человека в отношении опасной власти родовых духов. Даже та ошибка суждения, что ведет дикаря к опрометчивому предположению, будто духи это реальности внешнею мира, находит свое продолжение в нашем (лишь отчасти верном) допущении, что фактические родители ответственны за родительский комплекс. В старой теории травмы фрейдовского психоанализа и даже за ее пределами это допущение претендует на статус научного объяснения. (Именно с целью избежать путаницы я отстаивал термин "родительский образ").

Простой человек, конечно, не сознает того, что его ближайшие родственники, оказывающие на него непосредственное влияние, создают у него образ, лини, отчасти являющийся их копией, отчасти же состоящий из элементов, получаемых от себя самого. Имаго, или образ родителей постепенно создается благодаря воздействию родителей, дополняемому специфическими реакциями ребенка; и именно поэтому такой образ отражает объект с весьма существенными "оговорками". Конечно, простой человек верит, что его родители таковы, какими он их видит. Этот образ бессознательно проецируется, и когда родители умирают, проективный образ продолжает действовать, как если бы он был духом, который существует сам по себе. Дикарь в этом случае говорит о духах родителей, возвращающихся, но ночам (revenants), тогда как современный человек называет это отцовским или материнским комплексом.

Чем больше ограничено поле сознания человека, тем многочисленнее психические содержания, которые посещают его в качестве квазивнешних видений: либо в образе духов, либо в виде магических сил, спроецированных на живых людей (волшебников, ведьм и т. д.). На несколько более высокой ступени развития, где уже существует идея души, не все такие "образы" продолжают проецироваться (там же, где это случается, даже деревья и камни говорят). Какой-то из комплексов становится уже достаточно близким сознанию, чтобы больше не ощу-щаться чужим. Теперь он становится "своим", даже "принадлежащим" субъекту. Тем не менее, ощущение того, что он "принадлежит", поначалу еще не настолько сильно, чтобы комплекс воспринимался как субъективное содержание сознания. Он остается как бы на ничейной земле между сознательным и бессознательным, в полутени, отчасти принадлежащим или родственным сознательному субъекту, отчасти же являясь автономным существом, каковым и предстает перед сознанием. Во всяком случае, этот комплекс необязательно послушен намерениям субъекта; он может даже занимать более высокое положение по сравнению с субъектом, почти всегда являясь источником вдохновения, предостережения или "сверхъестественной" информации. Психологически такое содержание можно было бы объяснить как частично автономный комплекс, который еще не полностью интегрирован. Архаические души, Ба и Ка египтян, представляют собой комплексы такого рода. На еще более высокой ступени развития и, особенно, среди западных цивилизованных народов этот комплекс всегда женского рода (anima и yuch) (Душа (лат. и греч.)) факт, в отношении которого нет недостатка в более глубоких и убедительных соображениях.

	консультация психолога