Карл Густав Юнг - "Сны и бессознательное"
Интерпретация глубинных снов, типа того, который мы рассматривали, никогда не будет достаточной, если мы останемся в сфере индивидуального. Этот сон содержит архетипический образ, являющийся неизменным свидетельством того, что психологическая ситуация сновидца простирается за пределы чисто индивидуального слоя бессознательного. Его проблема больше уже не является всецело личным делом, отныне она суть нечто, касающееся проблем человечества в целом. Об этом говорит символ чудовища. Этот символ воскрешает героический миф, да и ассоциация с битвой у "Святого Якоба" апеллирует к тому, что значимо для всех. Способность использовать общую точку зрения имеет огромное терапевтическое значение. Современная терапия не так много об этом знает, но древняя медицина была хорошо знакома с тем, что перенесение индивидуального заболевания на более высокий и более безличный уровень имеет целительное действие. Например, в Древнем Египте к человеку, которого укусила змея, звали жреца-лекаря, тот брал в библиотеке храма свиток с мифом о боге Ра и его матери Изиде и зачитывал больному. Изида сделала ядовитого червяка и спрятала его в песке, а бог Ра наступил на эту змеюку и был укушен ею, от чего испытал страшную боль и оказался на грани смерти. Поэтому боги приказали Изиде сделать зелье, которое бы выгнало из него яд. Идея заключалась в том, чтобы больной, впечатленный услышанным рассказом, тоже выздоровел. Нам это представляется невозможным. Мы не можем себе вообразить, чтобы чтение, например, сказок братьев Гримм, могло излечить от брюшного тифа или пневмонии. Но мы принимаем в расчет лишь нашу современную рациональную психологию. Для того, чтобы понять этот эффект, нам необходимо обратиться к психологии древних египтян, которая была совершенно иной. А сами люди не так уж сильно отличались от нас. Даже с нами некоторые вещи могут творить чудеса; порой духовное утешение или психологическое влияние могут или вылечить, или хотя бы помочь вылечить заболевание. Безусловно, это в большей степени относится к человеку, принадлежащему к более примитивному уровню и с более архаической психологией. На Востоке значительная часть практической терапии построена на этом принципе перехода от чисто индивидуального заболевания к общезначимой ситуации; такой метод практиковался и в древнегреческой медицине. Естественно, коллективный образ или же его аппликация должны соответствовать конкретному психологическому состоянию пациента. Миф или легенда произрастают из архетипического материала, констелляция которого происходит во время болезни, и психологический эффект заключается в том, чтобы подвести пациента к общечеловеческому значению его конкретной ситуации. Например, укус змеи является архетипической ситуацией, и поэтому вы обнаруживаете этот мотив во многих сюжетах. Когда архетипическая ситуация, лежащая в основе болезни, находит правильное выражение, пациент выздоравливает. Если же адекватное выражение не найдено, человек, предоставленный самому себе, возвращается в изоляцию болении; он одинок и не имеет связи с миром. Однако если вы ему покажете, что этим его недугом страдают все - порой даже боги, он оказывается в окружении людей и богов, - знание об этом дает целительный эффект. Современная духовная терапия использует тот же самый принцип: страдание и болезнь сравниваются с муками Христа, и мысль об этом приносит утешение. Индивид поднимается над своим жалким одиночеством и становится носителем героической судьбы, подобно страданиям и смерти богов, несущей высшее благо для всего мира. Когда древнему египтянину показывали, что он переживает судьбу бога Солнца Ра, он становился в одни ряд с Фараоном, сыном и земным воплощением богов; таким образом, простой человек приобщался к богам, и это приводило к такому высвобождению энергии, что уже не вызывает удивления, как ему удавалось превозмогать свою болезнь. При определенном состоянии сознания обычные люди способны вынести многое. У примитивных народов нередко встречается умение в определенных состояниях ходить по раскаленным углям или же наносить себе страшные увечья, не чувствуя при этом никакой боли. Точно так же выразительный и адекватный символ может в такой мере мобилизовать силы бессознательного, что это воздействует даже на нервную систему и на реакции тела. Если речь идет о страданиях в психологическом смысле, неизменно изолирующем индивида от толпы так называемых нормальных людей, ему тоже очень важно понять, что данный конфликт - не просто его личная неудача, а то, чем страдают все, проблемой, гнетущей целую эпоху. Эта общая точка зрения поднимет индивида над собой, объединяя его с человечеством. Страдание не обязательно должно означать невроз; у нас бывают подобные переживания и в совершенно обычных состояниях. Например, если вы живете в благополучном окружении и внезапно теряете все деньги, вашей естественной реакцией будет мысль о том, что это страшный позор и что вы один такой осел, чтобы все потерять. Но совершенно иное дело, когда все вокруг разоряются, - с этим-то вы смиритесь. Коль скоро другие люди находятся в таком же печальном положении, я чувствуют себя значительно лучше. Если человек заблудился в пустыне или оказался один на льдине, если в опасной ситуации ему пришлось взять на себя ответственность за других людей, он будет чувствовать себя ужасно. Но если заблудился целый батальон, в котором он только солдат, он будет вместе со всеми бодриться, отпускать шуточки и не почувствует опасности. Опасность не уменьшается, но в группе себе подобных индивид воспринимает ее совсем не так, как если бы он оказался с ней один на один. Всякий раз, когда в снах появляются архетипические фигуры, особенно если это происходит на последних стадиях анализа, я объясняю пациенту, что его случай не является сугубо частным и индивидуальным, что его психика достигает уровня, универсального для всего человечества. Такая точка зрения очень важна, ибо невротик свой невроз переживает как ужасный позор и изоляцию. Но если он знает, что его проблема носит общий, а не чисто индивидуальный характер, это все меняет. В случае нашего сновидца, если бы я намеревался продолжать лечение, я бы обратил его внимание на тот факт, что в его последнем сне присутствует общечеловеческий мотив. Он сам в своих ассоциациях осознавал этот мотив противостояния между героем и драконом. Борьба героя с драконом как символ типичной человеческой ситуации является постоянным мифологическим мотивом. Одно из самых ранних его литературных воплощений - вавилонский космогонический миф, в котором бог-герой Мардук сражается с драконом Тиамат. Мардук - бог весны, а Тиамат - мать-дракон, первобытный хаос. Мардук убивает ее и расчленяет на две части. Из первой он создает небеса, а из второй - Землю. Еще более впечатляющей параллелью нашему случаю является великий вавилонский эпос о Гильгамеше. Великий царь и герой Гильгамеш, подобно нашему сновидцу, - человек с честолюбивыми планами, настоящий образцовый карьерист. Все люди, как рабы, работают на него: они строят город, окруженный мощной стеной. Женщины, чувствуя пренебрежение с его стороны, жалуются на своего безрассудного тирана богам. Боги решают наказать его. В переводе на психологический язык это означает, что Гильгамеш живет лишь своим сознанием, голова у него с крылышками, она теряет связь с телом, и тело хочет сообщить об этом. Его реакцией будет невроз, то есть констелляция совершенно противоположного фактора. Как этот невроз описан в поэме? Боги решают "вызвать", то есть создать человека, подобного Гильгамешу. Они создают Энкиду; правда, в некоторых аспектах он иной, чем Гильгамеш. Он длинноволос, как пещерный человек, живет среди диких зверей в степи, пьет из источников вместе с газелями. Гильгамеш, все еще оставаясь нормальным, видит совершенно нормальный сон о намерениях богов: как будто ему на спину падает звезда и превращается в могучего воина, Гильгамеш бьется с ним, но все его движения чем-то скованы. Наконец, он одерживает победу и бросает противника к ногам своей матери, а та "делает его равным" Гильгамешу. Его мать - мудрая женщина, она истолковывает сон как знак того, что Гильгамеша ожидает опасность. Энкиду уготовано сражаться с Гильгамешем и победить его, однако Гильгамешу разными уловками удается сделать его своим другом. Усилием воли и хитростью он заглушает реакцию своего бессознательного, да и своего противника убеждает в том, что они друзья и могут действовать заодно. Вот теперь дела обстоят хуже, чем когда бы то ни было раньше. Еще в самом начале Энкиду снится гнетущий сон - подземелье, где обитают мертвые, но несмотря на это Гильгамеш затевает большой и опасный поход. Совсем как герои, Гильгамеш и Энкиду отправляются в путь, чтобы победить Хумбабу - страшное чудовище, поставленное богами охранять их капище на кедровой горе. Голос его подобен буре, и всякий, кто приближается к лесу, падает, не в силах противостоять ему. Даже бесстрашный могучий Энкиду обеспокоен этой затеей. Ему не дают покоя дурные сны, которые он воспринимает всерьез, подобно той подчиненной личности внутри нас, над коей мы склонны посмеиваться, когда эта наша подчиненная составляющая заявляет о себе через разного рода предрассудки относительно каких-то дат и т.п., - и тем не менее эта подчиненная личность не успокаивается. Энкиду суеверен, перед тем, как отправиться в лес, он видит дурные сны и предчувствует, что все может плохо кончиться. Однако Гильгамеш истолковывает эти сны как обнадеживающие. Он опять обходит реакции бессознательного, Хумбаба побежден - его голову с триумфом вносят в город. И тут решают вмешаться боги, точнее богиня - Иштар, которая пытается победить Гильгамеша. Вечная Женственность является предельным принципом бессознательного, и с истинно женской хитростью Иштар обещает Гильгамешу, что, если он станет ее возлюбленным, он будет подобен богам, а силы его и богатство вырастут безмерно. Однако Гильгамеш не верит ни единому ее слову, он грубо отвергает ее, уличая богиню в коварстве и жестокости по отношению к своим возлюбленным. Разъяренная Иштар просит богов создать огромного быка; бык сходит с неба и разрушает всю страну. Начинается великая битва, сотни людей погибают от смертоносного дыхания божественного быка. Однако с помощью Энкиду Гильгамеш убивает его и снова празднует победу. Переполняемая яростью и болью Иштар спускается на городские стены, но здесь ее встречает Энкиду, чтобы надругаться над ней. С проклятьями он бросает ей в лицо члены разорванного на куски быка. Это - кульминация, затем наступает развязка. Энкиду продолжает видеть зловещие сны и после тяжелой болезни умирает. Это означает полный разрыв сознания с бессознательным; бессознательное уходит из поля зрения, Гильгамеш остается один со своим горем. Ему трудно смириться с утратой друга, но еще сильнее его страх перед собственной смертью. Увидев своего друга мертвым, он оказывается перед лицом того факта, что и сам он - существо смертное. Теперь одно лишь желание гложет его - достичь бессмертия. И он отправляется на поиски лекарства от смерти, поскольку ему известно, что где-то далеко на Западе живет древний старик, его предок, обладающий вечной жизнью. Так начинается путешествие в потусторонний мир - в Некию, причем, подобно Солнцу, Гильгамеш идет на Запад, через ворота небесной горы. Он преодолевает неимоверные трудности, и даже боги не противятся его планам, хотя и предупреждают, что ищет он напрасно. Наконец Гильгамеш достигает цели своего путешествия и просит старца рассказать ему о целебном средстве. На дне моря он находит магическую траву бессмертия - pharmakon athanasias - и возвращается с ней домой. Хотя он и утомлен дорогой, его переполняет радость, ведь у него есть чудодейственное лекарство, и теперь нет нужды думать о смерти. Но в то время, когда он совершал омовение, змея, учуяв траву бессмертия, похитила ее. По возвращении домой он продолжает строить планы по укреплению города, но не находит и в этом успокоения. Ему хочется знать, что происходит с человеком после смерти, и в конце концов вызывает дух Энкиду, который появляется через некую дыру из-под земли, и то, что он сообщает Гильгамешу, крайне печально. На этом эпос заканчивается. Окончательная победа остается за холоднокровным животным. Целый ряд снов с аналогичными мотивами был описан еще в древности, и я приведу небольшой пример того, как поступали наши древние коллеги - толкователи снов первого столетия по Р.Х. Об этом случае сообщает Иосиф Флавий в истории Иудейской войны, в которой повествуется также о разрушении Иерусалима.
|